Стихи Э.Асадова

Яшка

Учебно-егерский пункт в Мытищах,
В еловой роще, не виден глазу.
И все же долго его не ищут.
Едва лишь спросишь - покажут сразу.

Еще бы! Ведь там не тихие пташки,
Тут место веселое, даже слишком.
Здесь травят сoбак на косматого мишку
И на лису - глазастого Яшку.

Их кормят и держат отнюдь не зря,
На них тренируют охотничьих псов,
Они, как здесь острят егеря,-
"Учебные шкуры" для их зубов!

Ночь для Яшки всего дороже:
В сарае тихо, покой и жизнь...
Он может вздремнуть, подкрепиться может,
Он знает, что ночью не потревожат,
А солнце встанет - тогда держись!

Егерь лапищей Яшку сгребет
И вынесет на заре из сарая,
Туда, где толпа возбужденно ждет
И рвутся собаки, визжа и лая.

Брошенный в нору, Яшка сжимается.
Слыша, как рядом, у двух ракит,
Лайки, рыча, на медведя кидаются,
А он, сопя, от них отбивается
И только цепью своей гремит.

И все же, все же ему, косолапому,
Полегче. Ведь - силища... Отмахнется...
Яшка в глину уперся лапами
И весь подобрался: сейчас начнется.

И впрямь: уж галдят, окружая нору,
Мужчины и дамы в плащах и шляпах,
Дети при мамах, дети при папах,
А с ними, лисий учуя запах,
Фоксы и таксы - рычащей сворой.

Лихие "охотники" и "охотницы",
Ружья-то в руках не державшие даже,
О песьем дипломе сейчас заботятся,
Орут и азартно зонтами машут.

Интеллигентные вроде люди!
Ну где же облик ваш человечий?
- Поставят "четверку",- слышатся речи,
Если пес лису покалечит.
- А если задушит, "пятерка" будет!

Двадцать собак и хозяев двадцать
Рвутся в азарте и дышат тяжко.
И все они, все они - двадцать и двадцать -
На одного небольшого Яшку!

Собаки? Собаки не виноваты!
Здесь люди... А впрочем, какие люди?!
И Яшка стоит, как стоят солдаты,
Он знает: пощады не жди. Не будет!

Одна за другой вползают собаки,
Одна за другой, одна за другой...
И Яшка катается с ними в драке,
Израненный, вновь встречает атаки
И бьется отчаянно, как герой!

А сверху, через стеклянную крышу,-
Десятки пылающих лиц и глаз,
Как в Древнем Риме, страстями дышат:
- Грызи, Меркурий! Смелее! Фас!

Ну, кажется, все... Доконали вроде!..
И тут звенящий мальчиший крик:
- Не смейте! Хватит! Назад, уроды!-
И хохот: - Видать, сробел ученик!

Егерь Яшкину шею потрогал,
Смыл кровь...- Вроде дышит еще - молодец!
Предшественник твой протянул немного.
Ты дольше послужишь. Живуч, стервец!

День помутневший в овраг сползает.
Небо зажглось светляками ночными,
Они надо всеми равно сияют,
Над добрыми душами и над злыми...

Лишь, может, чуть ласковей смотрят туда,
Где в старом сарае, при егерском доме,
Маленький Яшка спит на соломе,
Весь в шрамах от носа и до хвоста.

Ночь для Яшки всего дороже:
Он может двигаться, есть, дремать,
Он знает, что ночью не потревожат,
А утро придет, не прийти не может,
Но лучше про утро не вспоминать!

Все будет снова - и лай и топот,
И деться некуда - стой! Дерись!
Пока однажды под свист и гогот
Не оборвется Яшкина жизнь.

Сейчас он дремлет, глуша тоску...
Он - зверь. А звери не просят пощады...
Я знаю: браниться нельзя, не надо,
Но тут, хоть режьте меня, не могу!

И тем, кто забыл гуманность людей,
Кричу я, исполненный острой горечи:
- Довольно калечить души детей!
Не смейте мучить животных, сволочи!


Эдуард Асадов

Тот же автор:
СТИХИ О РЫЖЕЙ ДВОРНЯГЕ

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
- Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела...

Труп волны снесли под коряги...
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - чистейшей породы!

блин, аж слезы навернулись, такие трогательные стихи

еще Эдуард Асадов

Льды всё туже сжимают круг,
Весь экипаж по тревоге собран.
Словно от чьх-то гигантских рук
Трещат парохода стальные рёбра.

Воет пурга среди колких льдов,
Злая усмешка слышится в голосе:
-Ну что, капитан Георгий Седов,
Кончил отныне мечтать о полюсе?

Зря она, старая, глотку рвёт,
Неужто и вправду ей непонятно,
Что раньше растает полярный лёд,
Чем лейтенант повернёт обратно!

Команда - к Таймыру, назад, гуськом!
А он оставит лишь компас, карты,
Двух добровольцев, верёвку, нарты И к полюсу дальше пойдёт пешком!

Фрам – капитанский косматый пёс, Идти с командой назад не согласен.
Где быть ему? Это смешной вопрос! Он даже с презреньем наморщил нос,
Ему – то вопрос абсолютно ясен!

Встал впереди на привычном месте
И на хозяина так взглянул,
Что тот лишь с улыбкой рукой махнул:
-Ладно, чего уж… вместе так вместе!

Одежда твердеет, как жесть под ветром,
А мгла не шутит, а холод жжёт,
И надо не девять взять километров,
Не девяносто, а девятьсот!

Но если на трудной стоишь дороге
И светит мечта тебе, как звезда,
То ты ни трусости, ни тревоги
Не выберешь в спутники никогда!

Вперёд, вперёд по торосистым льдам!
От стужи хрипит глуховатый голос.
Седов ещё шутит: - Ну что, брат Фрам,
Отыщешь по нюху Северный полюс?

Черную шерсть опушил мороз,
Но Фрам ничего – моряк не скулящий.
И пусть он всего лишь навсего пёс –
Он путешественник настоящий!

Снова медведем метёт пурга,
Пища – худое подобье рыбы.
Седов бы любого сломал врага:
И холод, и голод. Но вот цинга…
И ноги, распухшие, точно глыбы…

Матрос, расстроенно – озабочен,
Сказал: - Не стряслось бы какой беды.
Путь ещё дальний, а вы не очень…
А полюс… Да бог с ним! Ведь там, между прочим,
Всё то же: ни крыши и ни еды…

Добрый, но, право, смешной народ!
Неужто и вправду им непонятно,
Что раньше растает лёд,
Чем капитан повернёт обратно!

И, лёжа на нартах, он всё в метель,
Сверяясь с картой, смотрел упрямо,
Смотрел и щурился, как в прицел,
Как будто бы видел во мраке цель,
Там, впереди, меж ушами Фрама.

Солнце всё ниже… Мигнуло – и прочь…
Пожалуй, шансов уже никаких.
Над головой полярная ночь,
И в сутки по рыбине на двоих…

Полюс по – прежнему впереди.
Седов приподнялся над изголовьем:
-Кажется, баста! Конец пути…
Эх, я бы добрался, сумел дойти,
Когда б на недельку ещё здоровья…

Месяц жёлтым горел огнём,
Будто маяк в огне океана.
Боцман лоб осенил крестом:
Ну, вот и нет у нас капитана!

Последний и вечный его покой:
Холм изо льда под салют прощальный,
При свете месяца как хрустальный,
Зеленоватый и голубой….

Молча в обратный путь собрались
Горько, но надо спешить, однако.
Боцман льдинку смахнув с ресниц,
Сказал чуть слышно: - Пошли, сoбака!

И дома дела, и семейства ждут,
У Фрама же нет ничего дороже,
Чем друг, что навеки остался тут.
И люди напрасно его зовут:
Фрам уйти от него не может!

Снова кричат ему, странный народ,
Неужто и вправду им непонятно,
Что раньше растает полярный лёд,
Чем Фрам хоть на шаг повернёт обратно!

Взобрался на холм, заскользив отчаянно,
Улёгся и замер там, недвижим,
Как будто бы телом хотел своим
Ещё отогреть своего хозяина.

Шаги умолкли. И лишь мороз.
Да ветер, в смятенье, притихший рядом,
Видели, как костенеющий пёс
Свою последнюю службу нёс,
Уставясь в сумрак стеклянным взглядом.

Льдина кружится, кружат года,
Кружатся звёзды над облаками…
И внукам бессоннейшими ночами,
Быть может, увидится иногда,
Как медленно к солнцу плывут из мрака:
Герой, чьё имя хранит народ,
И Фрам – замечательная собака,
Как чёрный памятник, вросшая в лёд!

Дачники
1


Брызгая лужами у ворот,
Ветер мчит босиком по улице.
Пригорок, как выгнувший спину кот,
Под солнцем в сонной дремоте щурится.

Радость взрослых и детворы!
Долой все задачи и все задачники!
Да здравствуют лодки, грибы, костры!
И вот из города, из жары
С шумом и грохотом едут дачники.

Родители любят своих ребят
И, чтобы глаза малышей блестели,
Дарят им кошек, птенцов, щенят,
Пускай заботятся и растят.
Хорошему учатся с колыбели!

И тащат щенята с ранней зари
С хозяев маленьких одеяла.
Весь день раздается: - Служи! Замри! -
Нет, право же, что там ни говори,
А добрых людей на земле немало!

2


Ветер колючий листву сечет
И, по-разбойничьи воя, кружит.
Хлопья седые швыряет в лужи
И превращает их в ломкий лед.

Сады, нахохлившись, засыпают,
В тучи закутался небосклон.
С грохотом дачники уезжают,
Машины, простудно сопя, чихают
И рвутся выбраться на бетон.

И слышат только седые тучи
Да с крыш галдящее воронье,
Как жалобно воет, скулит, мяучит
На дачах брошенное зверье.

Откуда им, кинутым, нынче знать,
Что в час, когда месяц блеснет в окошке
(Должны же ведь дети спокойно спать!),
Родители будут бесстыдно лгать
О славной судьбе их щенка иль кошки.

Что ж, поиграли - и с глаз долой!
Кончилось лето, и кончились чувства.
Бездумно меняться вот так душой -
Непостижимейшее искусство!

А впрочем, "звери" и не поймут,
Сердца их все с тою же верой бьются.
Они на крылечках сидят и ждут
И верят, глупые, что дождутся...

И падает, падает до зари,
Как саван, снежное покрывало...
Конечно же, что там ни говори,
А "добрых" людей на земле немало!

Вечное заключение
За кровь, за тягчайшие преступления
Во многих странах с древнейших пор
Осужденным выносится приговор:
"Пожизненно. Вечное заключение!"

Рассудком многие соглашаются;
- Конечно, убийца - не человек! -
А сердцем все-таки ужасаются:
- Ведь жуткое дело: тюрьма - навек!

Проснулся и видишь: черно и четко
На фоне неба без чувств и слов
Неколебимо стоит решетка -
И так до последних твоих часов!

Все верно. Но где наши все сомненья,
Когда вдруг нарядную детвору
Ведем мы в ближайшее воскресенье
В зверинец на шумное развлеченье,
Плотно заправившись поутру?!

Как славно веселой шагать походкой,
Дорожки знакомы, не в первый раз!
А слева и справа - одни решетки,
Дорожки опять и опять решетки
И сотни безмолвных зверячьих глаз...

И, если лукавство отбросить прочь,
Нетрудно сказать, расставляя точки:
Что клетки - такие же одиночки,
Вот именно - камеры-одиночки,
Где мучатся звери и день и ночь.

А нам зачастую и невдомек,
Что вот оно - "вечное заключение".
Причем без малейшего преступления,
Откуда дорога лишь под "бугорок".

Нет, люди! Чтоб мир был не так суров
И стали сердечней у нас наследники,
Да здравствуют добрые заповедники,
Без всяких решеток и без замков!

А душам, где холод не так и редок,
Пускай же приснятся во сне не раз
Десятки безмолвных зверячьих глаз,
Глядящих с укором сквозь прутья клеток.

Медвежонок
Беспощадный выстрел был и меткий.
Мать осела, зарычав негромко,
Боль, веревки, скрип телеги, клетка...
Все как страшный сон для медвежонка...

Город суетливый, непонятный,
Зоопарк - зеленая тюрьма,
Публика снует туда-обратно,
За оградой высятся дома...

Солнца блеск, смеющиеся губы,
Возгласы, катанье на лошадке,
Сбросить бы свою медвежью шубу
И бежать в тайгу во все лопатки!

Вспомнил мать и сладкий мед пчелы,
И заныло сердце медвежонка,
Носом, словно мокрая клеенка,
Он, сопя, обнюхивал углы.

Если в клетку из тайги попасть,
Как тесна и как противна клетка!
Медвежонок грыз стальную сетку
И до крови расцарапал пасть.

Боль, обида - все смешалось в сердце.
Он, рыча, корябал доски пола,
Бил с размаху лапой в стены, дверцу
Под нестройный гул толпы веселой.

Кто-то произнес: - Глядите в оба!
Надо стать подальше, полукругом.
Невелик еще, а сколько злобы!
Ишь, какая лютая зверюга!

Силищи да ярости в нем сколько,
Попадись-ка в лапы - разорвет! -
А "зверюге" надо было только
С плачем ткнуться матери в живот.

Отмечусь @@@

Вот читаю такие стихи и мне пореветь хоцца

изревелась не могу

Вот здесь ещё есть
viewtopic.php?f=7&t=17839