Только про собачек и кошечек... С тырнета.

Пес кричал от ужаса и боли -
Все перед глазами до сих пор!
А они его ножом кололи
И стреляли медленно в упор!
А потом снимали, наслаждаясь,
Как он в страшных муках умирал,
Пытками своими, упиваясь,
Изверг пса лопатой добивал...
Льется кровь невинно убиенных,
Расплодилась мразь по всей земле,
Слабых не щадят они и пленных,
На войне теперь, как на войне!
Душит зло несчастную планету,
Видно, уж, недолго до конца,
Падший ангел с нами рядом где-то,
Лишь не видно нам его лица!
Вспомнила замученных в Афгане
И в фашистских страшных лагерях...
Люди! Зло все время рядом с нами!
Множится стремительно впотьмах.
Вот оно уже набрало силу,
Давит все живое на пути.
Господи! Прошу! Дай людям силы,
Хоть кого-то от беды спасти!
Поднимайтесь, люди! Поднимайтесь!
С Богом в сердце и к плечу плечом!
Кто как может, только постарайтесь
Воевать с кровавым палачом!
С сатаной, что миром этим правит,
С армией приспешников его,
Или он солдат своих заставит
Истребить нас всех до одного!
Поднимайтесь, люди! Враг коварный!
Начинает убивать с собак!
А потом - ведь все элементарно...
Нам готовит следующий теракт!

От этой шубки черно-белой
Исходит тонкий аромат;
Ее коснувшись, вечер целый
Я благовонием объят.

Как некий бог - быть может, фея -
Как добрый гений здешних мест,
Всем управляя, всюду вея,
Он наполняет все окрест.

Когда же снова взгляд влюбленный
Я устремив в твой взор гляжу -
Его невольно вновь, смущенный,
Я на себя перевожу;

Тогда твоих зрачков опалы,
Как два фонарика, горят,
И ты во мгле в мой взгляд усталый
Свой пристальный вперяешь взгляд.

У попа была собака Дездемона,
Поп собаку до беспамятства любил.
Но однажды псинка съела макароны
И, рыдая, поп бедняжку задушил.

Взял другую, окрестил ее Джульеттой,
В носик чмокал, на руках ее носил.
Но Джульета съела бублик, и за это
Поп ее без колебаний отравил.

Третью пассию Офелией назвал он.
От собачки был он просто без ума!
Но Офелия сожрала ломоть сала
И тотчас же в реку бросилась сама.

А четвертую назвал он "Баскервилей"...
Спустя два дня попа похоронили.

Мягкой подушечкой лапы
Нежно ступаешь во тьме,
Ты не боишься расплаты,
Времени эхо в тебе.

Черною кляксой незримой,
Путь продолжаешь ты свой,
И белозубой улыбкой
Манишь в ночи пустотой.

Путь твой всегда бесконечен,
Остро отточен удар,
Боже, как был я беспечен,
Не разглядев этот дар.

Шорох, движенье и воздух
Вновь тишиною горит,
Миг или вечность - мгновенья
Встреча с тобою сулит.

Серый день. Цветы поникли –
Спят, прилипшие к окну.
Дождь со снегом. Капли-иглы
Прошивают тишину.

Дрогнут в сумраке бараки,
Мокнут улицы, а тут
В складках плюшевой собаки
Пыль, блаженство и уют.

Два тепла – одно дыханье,
И на всё вокруг плевать.
Нам взаимопониманья
С ней отнюдь не занимать.

Не обидим, не осудим –
Каждый верен и любим –
Вместе время перебудем,
Вместе зиму переспим.

На диване. Без вопросов.
Как на лодке. Мир и лад.
Чашка кофе, мочка носа,
Шерсть и шёлковый халат.

Воспринимаю как мечту
Жизнь моего кота.
Ему неведома, коту,
Мирская суета,
Не тяжек жизненный багаж,
Неведомы труды,
Его хозяйский патронаж
Страхует от нужды.
Он встал, поел – и вновь прилег,
И в этом – весь мой кот.
С него не станут брать налог
На вискасный доход.
Мое начальство, то есть тот,
Кто на расправу скор,
Отнюдь не требует, чтоб кот
Явился на ковер.
Моя подруга, то есть та,
Которой предан я,
Не просит денег у кота
И не зовет в мужья.
Мои соседи, то есть те,
Кому я – в горле кость,
Не помышляет на коте
Сорвать с похмелья злость.
Кошачьим богом он храним –
Не жизнь, а божий дар!

Но как подумаю, что с ним
Свершил ветеринар…

Прости меня, рыжая сучка,
Тринадцатый месяц подряд
Ребенка беру я на ручки,
А твой игнорирую взгляд…

Прости, дорогая собака,
С тобою в обнимку не сплю
И редко ласкаю, однако
Не меньше, чем Ляльку, люблю!

Вошла в мое сердце без стука,
Причислена к рангу божеств
Моя стаффордширская сука,
Моя ненаглядная Джесс!

Когда ты летишь мне на встречу,
Ты горы готова свернуть.
Улыбка и мощные плечи,
Широкая белая грудь.

В глазах, подведенных стрелою,
Сияет любовь горячо.
Профанам ты кажешься злою –
Пускай же дрожат, дурачьё!

Всем девочкам нужно щеночка,
Заботится, думать о ком,
А ты мою младшую дочку
Считаешь нелепым щенком.

Несёшься вылизывать попку,
Выносишь пинки и щипки,
Кусочек печеньица робко
Берешь у нее из руки.

Когда, охраняя коляску,
Идешь на прогулку пешком,
Мамаши косятся с опаской,
Старушки грозят батошком.

Умна ты, верна и сердечна,
Тебя я люблю и ценю!
Поверь мне, в ближайшую течку
И ты заведешь малышню.

Я верю в собачью удачу,
Изменятся люди, пойми,
И будут щенят стаффордячьих
Воспитывать вместе с детьми!

Так оскорбить – до кончика хвоста!
Пинком за дверь – при всем честном народе!
Быть может, для несчастного кота
Весь смысл жизни в этом бутерброде!
А гости так таращили глаза,
Как будто я – чудовище из сказки,
И каждого давила жаба за
Несъеденные мной пять грамм колбаски…
Ну что им в том подобье ветчины?
На вид и вкус она не лучше клея!
Эх, люди… А туда ж: «Богам равны!»
Да вы бы к вещи отнеслись теплее!
А я ж – живой! Что, думаете, да
Коль звери , так души у них не видно,
И нет ее? Ошиблись, господа!
Я – хоть и кот, а все-таки обидно…

Небо - ах, ну до чего же чистое,
И река сверкает вдалеке.
Мы шагаем на собачью выставку -
Рекс, а сзади я на поводке.

Он лохматый, серо-буро-бежевый,
Я ж в вельвете, чуть не до бровей,
У него порода явно не прослежена,
Я же «благороднейших» кровей.

Все кругом красивые и трезвые,
Пиджаки отглажены на пять,
И людей здесь, как собак нерезаных,
А собак вообще не сосчитать.

Сенбернары - морды безразмерные,
Из медалей целый воротник,
Этакая тяжесть непомерная,
Хоть бы планки сделали для них.

Колли выступают рядом с Колями,
Восхищая плавностью манер.
Что-то там обдумывает шкодное
Ангельского вида фокстерьер.

У стола хозяев штук пятнадцать
И собак солидная толпа,
Доберман, ротвейлер, ризеншнауцер,
На собачью свадьбу будто бы попал.

Надо попытаться, вдруг что выгорит,
Вдруг мой Рекс возьмёт какой барьер,
Или у него, случайно, выигрышный
Экстерьер, а может, интерьер.

Тут к столу сердито подзывает нас
Деловитый завитой шатен:
"Ваша как порода называется?" -
"Этот самый... - говорю, - Гольфштейн".

У него глаза от злости белые,
Сразу видно, что антисемит.
"Я тебе такого штейна сделаю!
Брысь отсюда оба!" - говорит.

И пошли мы с горя в забегаловку,
Взяли "Жигулёвского" с треской.
Видно, даже в эту вот "брехаловку"
Без мохнатой лапы - ни ногой.

Мы домой вернёмся тихой Преснею,
Ласковый мой нежный, чудный зверь,
Тявкнем пару раз на клетке лестничной,
И хозяйка нам сама откроет дверь.

Угостит тебя котлетой жареной
И погладит нежно, а меня
Спросит, сдвинув брови угрожающе:
"А где ж тебя носило, кобеля?"

В кошках я души не чаю,
Знаю точно – неспроста
У дверей меня встречают
Восемь лап и два хвоста.
Вытянут усы, как струнки,
И, стремительней ракет,
Вмиг мои обшарят сумки
И обследуют пакет.

Как же им не лезть?
Кошки хотят есть!

Распевая, хороводы
Поведут вокруг меня.
Исполняют «хор голодных»
Восемь лап и вопли «мя!»
То я их в объятьях стисну,
То их тряпкою смахну…
Словно ноты, кошки виснут,
По столу и по окну.

Как туда не сесть?
Кошки хотят есть!

Обнимаясь, словно братья,
Вновь дерутся у стены,
Кувырком летят с кровати
Восемь лап и две спины.
И слетает на пол кружка,
Раскрывается окно,
И дареная подушка
Конфискована давно.

Как ее не взять?
Кошки хотят спать!

Мария Петровна, одна в целом мире,
Муж умер в войну, а детей не родили.
И горе, и радость, и боль своих дней .
Всё делит старушка с собачкой своей.

Собачку на ручки старушка берет,
Ей шёрстку расчешет, ей что-то споет.
Мария Петровна - в который уж раз -
Расскажет Тотошке всю жизнь без прикрас.

А он, оленёнок изящный и тонкий,
Сочувствие выразит голосом звонким.
Обрубок хвоста и локаторы-ушки .
Таков той-терьер, он - отрада старушки.

"Ну что за собака!?" - смеются соседи, -
"Такую не пустишь, увы, на медведя,
Отару овец не сумеет пасти
И от хулиганов хозяйку спасти!"

Но вот как-то в полдень, да, кажется, в среду,
На стол собирала Петровна к обеду.
Вдруг, сильный почувствовав в сердце укол,
Старушка со стоном упала на пол.

Сбежались соседи на плачущий лай,
"Закрыто?!" - кричали, - "Плечом выбивай!"
"Петровна одна, без собаки, не ходит,
А, стало быть, что-то не то происходит!"

Её хоронили. С утра моросило.
И вслед за старушкой пёс прыгнул в могилу.
Вздохнул он и замер, уже не дыша...
У малой собаки большая душа.

Плачет небо – прожженный зонтик, звезды тлеют из года в год.
Кошка снова по крышам ходит. Кошка снова кого – то ждет.
Пьет мартини, клубок катает и не верит чужим рукам.
Жизни пугаными мышами разбегаются по углам.
Счетчик щелкнул на цифру девять. Цифра девять последний шанс.
Кошка учится быть добрее. Кошка делает реверанс.
Начинаю смотреть прогнозы - просыпаюсь в конце программы.
Нужно срочно забыть о «после», сделать ужин, поздравить маму.
Избегать непонятных полос. Подготовить себя к охоте.
Научиться смеяться в голос. Постараться не выпустить когти.
Вместо голоса хрип и точки. У погоды настрой паршивый.
Я сворачиваюсь клубочком и залечиваю ушибы.
Под карнизами – суматоха. Над карнизами тишина.
Кошка плачет, но ей не плохо. Кошке села в глаза луна.
Кошка видит уставший город. Кошка видит его насквозь.
Люди серы в квартирах - порах. Улыбаются не всерьез.
Каждый хочет быть кошке Богом. И заглядывает в глаза.
А у кошки своя дорога. Лаской кошку не привязать.
Перестать доверять прогнозам. Сигарета заменит хлеб.
Мама ставит на столик розы. Полос много, но белых – нет.
На охоте любить паршиво, когти спрятаны на потом.
Я зализываю ушибы и сворачиваюсь клубком.

Еще острее одиночество
Мне сердце колет хладным жалом.
И в маленьком моем сообществе
Одной Душою меньше стало...
- Всего-то горя, - кто-то вымолвит, -
Не человек ушел - собака,
У смерти никого не вымолить,
И, право, стоит ли так плакать?
Но слезы катятся упрямые,
И боль пульсирует упруго,
Когда стою у края ямы я,
Где упокою тело Друга.
Моя Прекрасная Собака!
Ну как не плакать? Как не плакать?

Упрямство кошек – самой высшей пробы!
Я в сотый раз сняла кота с планшета.
Он возвращается на выбранное место
Как по орбите движется планета.

Урчит моторчик маленького тельца,
В мою серьезность кот совсем не верит.
Он верит в мир, в котором кошки – боги,
Где перед ними раскрывают двери,

Где есть вода и корм в блестящей миске,
И теплый угол возле монитора…
Удобно разместившись на планшете
Кот смотрит на меня с немым укором.

Ему известно – поздно или рано
Хозяйка поменяет гнев на милость.
Кот терпеливо жмурится и ждет,
Как сфинкс, что в Гизе сторожит восход.

Словечко емкое «Гулять!»
В себя включает много истин,
И мы вдвоем идем опять
Топтать ковры осенних листьев.

Смотреть и слушать, отмечать
Свой путь сквозь легкий лепет сада,
Шаги считать, стихи читать
И ощущать значенье «Рядом».

И радоваться тишине,
И удивляться разным встречным,
Друг друга громко звать: «Ко мне!»
И молча размышлять о вечном.

И знать, что помыслы чисты,
Что строй душевный одинаков...
Так, отрешась от суеты,
Идем гулять вдвоем с сoбакой.

• В первый день творения Бог создал Кота.

• Во второй день Бог создал Человека - слугу Коту.

• В третий день Бог создал всех прочих животных на Земле, чтобы Кот никогда не испытывал недостатка в пище.

• В четвертый день Бог создал Упорный Труд, дабы Человек мог трудиться на благо Кота.

• В пятый день Бог создал Кошачьи игрушки, чтобы Кот мог играть, а мог и не играть с ними.

• В шестой день Бог создал Ветеринарную Службу - чтобы сделать Кота здоровым, а Человека - банкротом.

• В седьмой день Бог пытался отдохнуть, но ему пришлось чистить кошачьи горшки...

Иногда происходят-таки чудеса:
Взяли с улицы в дом беспризорного пса.
Искупав, расчесали — и к морде седой
Пододвинули миску со вкусной едой.

Вполовину измерив свой жизненный круг,
Он постиг благодать человеческих рук.
И, впервые найдя по душе уголок,
На уютной лежанке свернулся в клубок...

Так оно и пошло. Стал он жить-поживать,
Стал по улице чинно с Хозяйкой гулять.
Поводок и ошейник — немалая честь:
«У меня теперь тоже Хозяева есть!

Я не тот, что вчера, — подзаборная голь.
Я себе Своего Человека завёл!»
И Хозяйка гордилась. Достигнута цель —
Только ей покорился могучий кобель...

А потом на прогулке, от дома вдали,
Трое наглых верзил к ней в лесу подошли.
Взъерепенился пёс, на себя непохож,
Он клыки показал им, и каждый — как нож!

«Кто тут смеет обидеть Хозяйку мою?
Подходите — померимся в честном бою!
Я пощаду давать не намерен врагу!
И Хозяйку, покуда живой, — сберегу!»

И исчезли верзилы в тумане лесном,
Весь кошмар оказался как будто бы сном,
Так узнала хозяйка отважного пса,
Что способен и пёс сотворить чудеса.

Я от свечки прикурю сигарету, говорят, что в том плохая примета,
Чёрной кошкой будет путь, мол, помечен, а мне образ этот так симпатичен.
И ведёт себя в неволи достойно, и идёт по-королевски спокойно,
И смешны ей наши все предрассудки, да и мысль всего одна - о желудке.

Обману судьбу лихую нарочно, заведу себе я чёрную кошку,
И когда вернусь домой из гостей я, будет ждать у входа чёрная бестия.
Загляну в её глаза - зелень лета, снимет сглаз и отведёт все наветы.
Да хранит мой дом печать колдовская, чёрный ангел, моя нечисть ручная.

Коль вернусь с дороги в дом ненароком, обойду я зеркала боком, боком,
Загляну в её глаза травяные, отражусь там переломленной пылью.
И легко я поплыву и свободно отражением своим бесподобным
Над смешным и глупым верящим миром в чёрных кошек, узелки и кумиры.

В день больших надежд польщу надежде: переплюну через левое трижды,
Хорошо б ещё сейчас встретить свадьбу, обернусь вокруг - где постучать бы…
А навстречу мне - глаза-изумруды, и увижу, не поверите, чудо:
Там “ни пуха ни пера” мне желают, “К чёрту” вслух её в ответ посылаю.

Утро вечера мудрей в мирозданьи, выезжаю, как всегда, с опозданьем,
Проклиная свои долгие сборы, вижу - чёрная сидит, взгляд недобрый.
И насмешливо кривя зелень глаза, переходит перед носом, зараза,
Развернусь-ка от греха тихой сапой, и, как будто, за спиной - смех “усатой”.

Зубов отточен ряд
И нехорош, мой взгляд:
Я — пёс! За тысячу шагов
Учует злых врагов
Мой нос.

Кого-то подстегнёт,
Кого-то отпугнёт
Мой вид.
Я схватки не ищу,
Но в жизни не спущу
Обид!

Щетина на хребте.
Сверкают в темноте
Клыки.
Я — зверь среди зверей.
Ну — у кого острей
Клинки?!.

...А ты со мной не схож.
Ты кроток, тонкокож,
Несмел.
Ты в драке не боец.
Ты вражеских сердец
Не ел!..

Ты только мудрых книг
Величие постиг.
Твой нрав
Опередил наш век.
Ты просто — человек.
Ты — прав!

Неблизок твой рассвет.
Покамест даже нет
Свечи!..
Но я, матёрый зверь,
Прошу уже теперь:
Учи...

Мой хозяин, слушай: когда опять
Я приду к тебе ночью из темноты,
Я скажу тебе правду: что жизнь - тетрадь,
Где судьбою исписаны все листы.

И что сверху, с неба, всегда видней:
Вот идет дорога - все прыг да скок,
Изгибается, вьется почище змей,
Утыкаясь носом в чужой порог.

А тому, кто просто идет по ней
Путь покажется легок, широк и прям.
С высоты - понятней, куда ясней -
Я скажу тебе: Доверяйся нам.

Мы не зря приходим при свете звезд
Иногда приснимся вам - при луне,
И топорщит туча пушистый хвост -
Чтобы больше стать и сильней.

И когда из тучи рокочет гром,
Предвещая дождь (а еще - грозу) -
Это мы, как обычно, урчим-поём
Песню тем, кто остался без нас внизу.

Спи, хозяин, спи, я тебя будить
Не могу, не должна - да, и где уж мне.
Мне бы снова - обычною кошкой быть,
А не черной тучей в твоем окне.

Юрий Кузнецов

Атомная сказка

Эту сказку счастливую слышал
Я уже на теперешний лад,
Как Иванушка во поле вышел
И стрелу запустил наугад.

Он пошёл в направленье полёта
По сребристому следу судьбы.
И попал он к лягушке в болото,
За три моря от отчей избы.

- Пригодится на правое дело! -
Положил он лягушку в платок.
Вскрыл ей белое царское тело
И пустил электрический ток.

В долгих муках она умирала,
В каждой жилке стучали века.
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.

Шла девчонка по лесу морозной зимой.
Из гостей возвращалась на лыжах домой.
И всего-то идти оставалось версту -
Да попался навстречу косматый шатун.

Отощалый, забывший о вкусе добыч,
Неожиданно встретил он лёгкую дичь...
Тут беги не беги – пропадёшь всё равно:
Разорвёт и сожрёт под корявой сосной.

Обомлела девчонка, закрыла глаза...
Оттого и не сразу приметила пса.
И откуда он там появился, тот пёс?
Может, вовсе с небес? Или из-за берёз?

Он мохнатой стрелой перепрыгнул сугроб!
Людоеда-медведя отбросил и сгрёб!
Под покровом лесным, у девчонкиных ног
По кровавой поляне катался клубок.

Две железные пасти роняли слюну:
Посильнее схватить!.. Побольнее рвануть!..
Эхо грозного рыка дробилось вдали.
Когти шкуру пороли и воздух секли,

Оставляя следы на древесной коре,
Только смерть прервала поединок зверей.
Потревоженный иней с ветвей облетал,
Морщил морду медвежью застывший оскал.

Невозможной победе всю душу отдав,
Чуть живой распластался в снегу волкодав...
И тогда-то, заслышав о помощи крик,
Появился из леса охотник-старик.

Оглядевшись, качнул он седой головой:
«Век живу, а подобное вижу впервой!
Ну и пёс! Это ж надо - свалил шатуна!
Да подобных сoбак на сто тысяч одна!

Но сумеет ли жить - вот чего не пойму...
Ты ли, внученька, будешь хозяйка ему?»
«Не видала его я до этого дня,
Но теперь нет дороже его для меня!

Я хочу чтоб для пса был счастливый исход,
Чтобы выжил» - вкричала она, бросаясь вперёд -
«Коль сумел заступиться - отныне он мой!
Помоги отнести его, старче, быстрее домой!»

Ждать не трудно.
Ты просто послушай, поверь мне,
Впрочем, даже не нужно, не верь,
Посмотри -
Ты приходишь. садишься на коврик у двери,
Или как там у вас говорят - у дверИ?

Ждать не трудно.
Садишься тихонько и слушаешь время,
И, пока ты бок о бок сидишь с тишиной,
Понимаешь,
Что все до единого, все мы
Озабочены мыслью занятной одной:

Ждать не трудно.
Но надо придумать занятье:
Наблюдать за пылинкой
И слушать, как дышит стена.
Ждать не трудно,
А, в общем-то, даже приятно:
Ты, поверь, не один,
Или, скажем, совсем не одна:

Если ждешь -
Существуешь в другом измеренье,
Если ждешь -
Проживаешь две жизни подряд -
За того, кого ждешь,
Каждый день обучаясь терпенью,
И еще за себя -
Я - то слышал, что так говорят.

Ждать не трудно,
Но если устанешь - мечтай безоглядно,
Представляй себе в красках
Счастливый исход:
Ключ в замке повернулся...

...Пришли? Ну, и ладно!
Где вас носит, двуногих?
Ну, что за народ!

В углу сидит в корзинке фокс -
Пятинедельный гномик.
На лбу пятно блестит, как кокс.
Корзинка - теплый домик.
С любой туфлей вступает в бокс
Отважный этот комик.

В корзинке маленький апаш
Зарыл свои игрушки:
Каблук, чернильный карандаш,
Кусок сухой ватрушки,
И, свесив лапки за шалаш,
Сидит, развесив ушки.

Понять не может он никак, -
Притих и кротко дышит:
Там у окна сидит чудак
И третий час все пишет
Старался фокс и так и сяк,
Но человек не слышит.

Рычал, визжал, плясал у ног
И теребил за брюки,
Унес перчатку за порог
И даже выл от скуки,
Но человек молчит, как дог,
К столу приклеив руки.

Как глупо палочкой водить
По беленькой тетрадке!
Во всю помчался б лучше в прыть
До кухонной площадки.
Над печкой солнечная нить,
Полы вокруг так гладки.

Блестит солидный, темный шкаф.
Сиди и жди. Ни звука.
На печке бронзовый жираф -
Таинственная штука.
Фокс взвизгнул с болью в сердце: «Тяф!»
Молчать - такая мука.

И вдруг серьезный господин
Вскочил, как на резинке,
Швырнул тетрадку на камин
И подошел к корзинке.
И фокс, куда девался сплин,
Вмиг оседлал ботинки.

Как дети оба на ковре,
За лапы рвут друг дружку.
Фокс лезет в яростной игре
На самую макушку.
На лай, как эхо, во дворе
Дог гулко рявкнул в пушку.

Лучи сползаются в пучки.
Стрекочет сердце глухо.
Щенок устал. Закрыл зрачки,
Лизнул партнера в ухо.
Застыли строгие очки,
Трамвай жужжит, как муха.

Щенок в корзинке так похож
На карлика-лощадку.
По тельцу пробегает дрожь,
Врозь лапки, нос - в лопатку.
И человек вздохнул: «Ну что ж»
И снова за тетрадку.

Хозяйка пропала, два дня как отшельник…
Не радует миска с горой "кити-кета",
Никто мне не скажет: «Масяня! Бездельник!»
Два дня от неё ни шагов, ни привета,

Ходить по столу и царапать обои
Могу без проблем, но кому это надо?
Пропала хозяйка, что станет со мною?
Вернись поскорее, кошачья отрада!

На новый диван, так и быть, не полезу,
И рядом с лотком не появится лужа,
Я даже готов съесть твой суп (раз полезно),
Ты только скажи, что тебе ещё нужен!

Свернусь на коленках, смирнее, чем зайка,
Урчаньем своим, убаюкав печали…
У котика горе – пропала хозяйка,
Что может сильнее кота опечалить?

Они завалятся под вечер,
Меня возьмут, пойдут гулять.
Ну а пока их нет, я буду
Диванчик грызть – тоску сгонять!
Немножко погрызу газетку,
Немножко корм, попью воды…
Они заявятся под вечер,
Чтоб оценить мои труды.
Диванчик - просто загляденье…
Ажурно спинку выгрыз я,
Да и хозяева в восторге
«Достать» пытаются меня.
Но я - скромняга (это с детства),
Под ванну – юрк , и там сижу,
Я не боюсь, я из кокетства
К хозяевам не выхожу.
А выйдешь – налетят, облепят,
Начнут на пару целовать.
Вот и приходится таксенку
Всплеск радости переживать.
Когда восторженные крики
Идут на спад , я выхожу.
Эх, балую я вас, ребята.
Но завтра… больше нагрызу!!!

Был на морозе, ветер, скользко, зябко.
Пришел домой - опять в прихожей лужа.
Ну что тут делать? Поползу за тряпкой.
Уже привычно, всех не передушишь.
А ты сидишь, прекрасна и невинна -
Венера! Афродита! Амазонка!
Вот так бы взял ногой и... Отодвинул,
Но пожалею. Видно, что спросонку -
Зеваешь. Так и есть. А может правда?
Спала весь день, и сей конфуз совсем не
Вина пищеварительного тракта,
А результат разлива, скажем, Сены?
Сидишь. молчишь. едва шевелишь ухом.
Точила когти о диван? Бесспорно...
А ну-ка марш на кухню! Сядешь в угол.
Уж там-то я по полной всыплю... Корма
И в сотый раз прощу тебе все ляпы.
Ведь ты совсем, по сути, не обуза.
Когда, мурлыча, вверх подымешь лапы,
И под мою ладонь подставишь пузо.

Ты видишь? Древняя легенда
Край бездны отмеряя шаг,
С вершин заснеженых Тибета
Нам подает далекий знак.

При сотвореньи мира небо
Лизнул обычным языком -
С тех пор обыкновенным не был:
Он стал синеязыким псом.

Тот зверь без имени - названья
Лежал у храмовых дверей,
В Монголии на поле брани
Бойцом он был возле людей.

А после, Будды верный сторож,
Охранник вцепененных тел,
Берег покой того, который
Дотронуться небес хотел.

У императоров в почете
Был его черно-синий зев.
На страже, в доме, на охоте -
Полу-собака, полу-лев.

С печальным взглядом мудрых глаз,
С роскошной, царственною гривой
Людей он удивлял не раз
Не только внешностью красивой.

В дни современной круговерти
Дыхание веков донес.
И служит нам до самой смерти.
Он - чау. Более чем пес.

Когда навалился тяжелый день,
И хочется отдохнуть,
Шмыгнет в твою комнату серая тень
И ляжет к тебе на грудь.

Урчащий комочек живой любви,
Несущий в себе покой.
По имени нежно ее назови,
Погладь ее спинку рукой.

Рука затекла. Повернуться бы рад,
Да кошку тревожить жаль,
Ведь чуткие ушки, как будто бы спят,
Но слышат твою печаль.

А в лунном сиянье от кошки видна
Лишь зыбкая серая тень,
Свернется клубком и прогонит она
Твой самый тяжелый день.

Говорят, что собаки не могут
Разговаривать.… Наша - могла.
Правда, слов она знала немного,
Но хватало спросить про дела.

Как она улыбалась с порога,
Обижалась, порою, на нас.
А с детьми была важной и строгой,
Когда мы уходили на час.

Член семьи… По-другому не скажешь.
Близкий друг… Тот, кто знает, поймет.
Временами казалось, что даже
Мы как дочку любили ее.

Это было взаимное чувство,
И в ответ ты дарила тепло.
Никогда с тобой не было грустно!
Только время так быстро текло.

Сколько лет ты еще будешь с нами?
Всё мечтали, считали года….
Мы теряем друзей временами,
А собак мы теряем всегда.

… Возвратились из дальней поездки
- Что случилось?
- Серьезно больна…
Но, скуля как-то тихо, по-детски,
Нас у двери встречала она.

А в глазах – бесконечная жалость:
Мол, простите, такая беда…

Без движенья два дня дожидалась.
Дождалась.
И ушла навсегда…

Когда напластования событий,
работы, споров и недооткрытий,
родных тревоги, корчи всех политик,
безденежье - прихлынут к голове,
свой бесконечный заводя припев,
ко мне приходит психоаналитик –
мурлыкающий психотерапевт.

Одной безмерной нежностью движимый
вмиг на коленях гнезышко совьет
и начинает плавно, без нажима
оказывать воздействие свое.

Стратегия простая, как соната, -
живым комочком к животу прильнув,
включается моторчик-резонатор,
настроен на спокойную волну.

И как ты ни был на куски распилен,
себя к дивану еле дотащив, -
недирективной психотерапиеий
сквозь механизмы самых сверхзащит,
порой от страсти коготки впивая,
урча, хрипя, полосками рябя,
твой кот к тебе дорогу пробивает
и собирает заново тебя.

...Зевнул, моргнул, перевернулся тяжко,
к диванной спинке спинкою прильнул
любимый кот в классической растяжке
во всю свою пушистою длину.

28.09.2010, 13:33